СКАЗКА О ВАСИЛИСЕ, ЗОЛОТОЙ КОСЕ, НЕПОКРЫТОЙ КРАСЕ, И ОБ ИВАНЕ ГОРОХЕ
Жил-был царь Светозар. У него, у царя, было два сына и
красавица дочь.
Двадцать лет жила она в светлом тереме; любовались на
нее царь с царицею, еще мамушки и сенные девушки, но никто из князей и
богатырей не видал ее лица, а царевна-краса называлась Василиса, золотая коса;
никуда она из терема на ходила, вольным воздухом царевна не дышала.
Много было у ней и нарядов цветных, и каменьев
дорогих, но царевна скучала: душно ей в тереме, в тягость покрывало! Волосы ее
густые, златошелковые, не покрытые ничем, в косу связанные, упадали до пят; и
царевну Василису стали люди величать: Золотая коса, непокрытая краса.
Но земля
слухом полнится: многие цари узнавали и послов присылали царю Светозару челом
бить, царевну в замужество просить.
Царь не спешил; только время пришло, и отправил он
гонцов во все земли с вестью, что будет царевна жениха выбирать: чтоб цари и
царевичи съезжалисьсобирались к нему пировать, а сам пошел в терем высокий сказать
Василисе Прекрасной. Царевне на сердце весело; глядя из окошка косящатого,
из-за решетки золотой, на сад зеленый, лужок цветной, захотела она погулять;
попросила ее отпустить в сад - с девицами поиграть.
- Государь-батюшка! - она говорила. - Я еще свету
Божия не видала, по траве, по цветам не ходила, на твой царский дворец не
смотрела; дозволь мне с мамушками, с сенными девушками в саду проходиться. Царь
дозволил, и сошла Василиса Прекрасная с высокого терема на широкий двор. Отворились
ворота тесовые, очутилась она на зеленом лугу пред крутою горой; по горе той
росли деревья кудрявые, на лугу красовались цветы разновидные. Царевна рвала
цветочки лазоревые; отошла она немного от мамушек - в молодом уме осторожности
не было; лицо ее было открыто, красота без покрова...
Вдруг поднялся сильный вихорь, какого не видано, не
слыхано, людьми старыми не запомнено; закрутило, завертело, глядь - подхватил
вихорь царевну, понеслась она по воздуху! Мамки вскрикнули, ахнули, бегут,
оступаются, во все стороны мечутся, но только и увидели, как помчал ее вихорь!
И унесло Василису, золотую косу, через многие земли великие, реки глубокие,
через три царства в четвертое, в область Змея Лютого. Мамки бегут в палаты,
слезами обливаются, царю в ноги бросаются:
- Государь! Неповинны в беде, а повинны тебе; не
прикажи нас казнить, прикажи слово молвить: вихорь унес наше солнышко,
Василису-красу, золотую косу, и неведомо - куда.
Все рассказали, как было. Опечалился царь,
разгневался, а и в гневе бедных помиловал.
Вот наутро князья и королевичи в царские палаты
наехали и, видя печаль, думу царскую, спросили его: что случилося?
- Грех надо
мною! - сказал им царь. - Вихрем унесло мою дочь, дорогую Василису, косу
золотую, и не знаю - куда.
Рассказал все, как было. Пошел говор меж приезжими, и
князья и королевичи подумали-перемолвились, не от них ли царь отрекается,
выдать дочь не решается? Бросились в терем царевны - нигде не нашли ее. Царь их
одарил, каждого из казны наделил; сели они на коней, он их с честью проводил;
светлые гости откланялись, по своим землям разъехались.
Два царевича
молодые, братья удалые Василисы, золотой косы, видя слезы отца-матери, стали
просить родителей:
- Отпусти ты
нас, государь-отец, благослови, государыня-матушка, вашу дочь, а нашу сестру
отыскивать!
- Сыновья мои милые, дети родимые, - сказал царь
невесело, - куда ж вы поедете?
- Поедем мы, батюшка, везде, куда путь лежит, куда
птица летит, куда глаза глядят; авось мы и сыщем ее!
Царь их
благословил, царица в путь снарядила; поплакали, расстались.
Едут два царевича; близко ли путь, далеко ли, долго ли
в езде, коротко ли, оба не знают. Едут год они, едут два, проехали три
царства, и синеются-виднеются горы высокие, между гор степи песчаные: то земля
Змея Лютого. И спрашивают царевичи встречных.
- Не слыхали
ли, не видали ли, где царевна Василиса, золотая коса?
И от встречных
в ответ им:
- Мы ее не знали, где она - не слыхали. Дав ответ,
идут в сторону. Подъезжают царевичи к великому городу; стоит на дороге
предряхлый старик
- и кривой и
хромой, и с клюкой и с сумой, просит милостыни. Приостановились царевичи, бросили
ему деньгу серебряную и спросили его: не видал ли он где, не слыхал ли чего о
царевне Василисе, золотой косе, непокрытой красе?
- Эх, дружки! - отвечал старик. - Знать, что вы из
чужой земли! Наш правитель Лютый Змей запретил крепко-накрепко толковать с
чужеземцами. Нам под страхом заказано говорить-пересказывать, как пронес мимо
города вихорь царевну прекрасную. Тут догадались царевичи, что близко сестра их
родимая; рьяных коней понукают, к дворцу подъезжают. А дворец тот золотой и
стоит на одном столбе на серебряном, а навес над дворцом самоцветных каменьев,
лестницы перламутровые, как крылья, в обе стороны расходятся-сходятся.
На ту пору Василиса Прекрасная смотрит в грусти в
окошечко, сквозь решетку золотую, и от радости вскрикнула - братьев своих
вдалеке распознала, словно сердце сказало, и царевна тихонько послала их
встретить, во дворец проводить. А Змей Лютый в отлучке был. Василиса Прекрасная
береглася-боялася, чтобы он не увидел их.
Лишь только вошли они, застонал столб серебряный,
расходилися лестницы, засверкали все кровельки, весь дворец стал
повертываться, по местам передвигаться. Царевна испугалась и братьям говорит:
- Змей летит! Змей летит! Оттого и дворец кругом
перевертывается. Скройтесь, братья!
Лишь сказала, как Змей Лютый влетел, и он крикнул
громким голосом, свистнул молодецким посвистом:
- Кто тут
живой человек?
- Мы, Змей
Лютый! - не робея, отвечали царевичи. - Из родной земли за сестрой пришли.
- А, это вы,
молодцы! - вскрикнул Змей, крыльями хлопая. - Незачем бы вам от меня пропадать,
здесь сестры искать; вы братья ей родные, богатыри, да небольшие!
И Змей подхватил на крыло одного, ударил им в другого
и свистнул, и гаркнул. К нему прибежала дворцовая стража, подхватила мертвых
царевичей, бросила обоих в глубокий ров.
Залилась царевна слезами, Василиса, коса золотая, ни
пищи, ни питья не принимала, на свет бы глядеть не хотела; дня два и три
проходит - ей не умирать стать, умереть не решилася - жаль красоты своей,
голода послушала, на третий покушала. А сама думу думает, как бы от Змея избавиться,
и стала выведывать ласкою.
- Змей Лютый! - сказала она. - Велика твоя сила, могуч
твой полет, неужели тебе супротивника нет?
- Еще не пора, - молвил Змей, - на роду моем написано,
что будет мне супротивник Иван Горох, и родится он от горошинки."
Змей в шутку сказал, супротивника не ждал. Надеется
сильный на силу, а и шутка находит на правду. Тосковала мать прекрасной
Василисы, что нет весточки о детях; за царевною царевичи пропали. Вот пошла она
однажды разгуляться в сад с боярынями. День был знойный, пить царица захотела.
В том саду из пригорка выбегала струею ключевая вода, а над ней был колодезь
беломраморный. Зачерпнув золотым ковшом воды чистой, как слезинка, царица пить
поспешила и вдруг проглотила с водою горошинку. Разбухла горошинка, и царице
тяжелешенько: горошинка растет да растет, а царицу все тягчит да гнетет. Прошло
несколько времени - родила она сына; дали ему имя Иван Горох, и растет он не по
годам, а по часам, гладенький, кругленький! Глядит, усмехается, прыгает,
выскочит, да в песке он катается, и все прибывает в нем силы, так что лет в
десять стал могуч богатырь. Начал он спрашивать царя и царицу, много ли было у
него братьев и сестер, и узнал, как случилось, что сестру вихорь унес неведомо
куда. Два брата отпросились отыскивать сестру и без вести пропали.
- Батюшка, матушка, - просился Иван Горох, и меня
отпустите; братьев и сестру отыскать благословите.
- Что ты, дитя мое! - в один голос сказали царь и
царица. - Ты еще зеленехонек-молодехонек; братья твои пошли да пропали, и ты,
как пойдешь, пропадешь.
- Авось не пропаду! - сказал Иван Горох. - А братьев и
сестры доискаться хочу.
Уговаривали и упрашивали сына милого царь с царицею,
но он просится, всплачет, взмолится; в путь-дорогу снарядили, со слезами отпустили.
Вот Иван Горох на воле, выкатился в чистое поле; едет
он день, едет другой, к ночи в лес темный съезжает. В лесу том избушка на
курьих ножках от ветра шатается, сама перевертывается. По старому присловью,
по мамкину сказанью.
- Избушка,
избушка, - молвил Иван, подув на нее - стань к лесу задом, ко мне передом!
И вот повернулась к Ивану избушка, глядит из окошка
седая старушка и молвит:
- Кого Бог
несет?
Иван
поклонился, спросить торопился:
- Не видала ли, бабушка, вихря залетного? В какую он
сторону уносит красных девиц?
- Ох-ох, молодец! - отвечала старуха, покашливая, на
Ивана посматривая. - Меня тоже напугал этот вихорь, так что сто двадцать лет я
в избушке сижу, никуда не выхожу: неравно налетит да умчит; ведь это не вихорь,
а Змей Лютый!
- Как бы дойти
к нему? - спросил Иван.
- Что ты мой
свет. Змей проглотит тебя!
- Авось не
проглотит!
- Смотри, богатырь, головы не спасти; а если
вернешься, дай слово из змеиных палат воды принести, которою всплеснешься -
помолодеешь! - промолвила она, через силу шевеля губами.
- Добуду -
принесу, бабушка! Слово даю.
- Верю на совесть твою. Иди же ты прямо, куда солнце
катится; через год дойдешь до Лисьей горы, там спроси, где дорога в змеиное
царство.
- Спасибо,
бабушка!
- Не на чем,
батюшка!
Вот Иван Горох пошел в сторону, куда солнце катится.
Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Прошел он три государства,
дошел и до змеиного царства.
Перед городским и воротами увидел он нищего - хромого,
слепого старика с клюкой и, подав милостыню, спросил его, нет ли в том городе
царевны, Василисы молодой, косы золотой.
- Есть, да не
ведено сказывать, - отвечал ему нищий.
Иван догадался, что сестра его там. Добрый молодец
смел, прибодрился и к палатам пошел. На ту пору Василиса-краса, золотая коса,
смотрит в окошко, не летит ли Змей Лютый, и приметила издалека богатыря
молодого, знать об нем пожелала, тихонько разведать послала: из какой он земли,
из какого он рода, не от батюшки ли прислан, не от матушки ль родимой?
Услышав, что пришел Иван, брат меньшой (а царевна его
и в лицо не знавала), Василиса к нему подбежала, встретила брата со слезами.
- Беги поскорее, - закричала, - беги, братец! Скоро
Змей будет, увидит - погубит!
- Сестрица любезная! - ответил ей Иван. - Не ты бы
говорила, не я бы слушал. Не боюсь я Змея и всей силы его.
- Да разве ты
- Горох, - спросила Василиса, коса золотая, - чтоб сладить с ним мог?
- Погоди,
друг-сестрица, прежде напои меня; шел я под зноем, приустал я с дороги, так
хочется пить!
- Что же ты
пьешь, братец?
- По ведру
меду сладкого, сестрица любезная!
Василиса, коса золотая, велела принести ведро меду
сладкого, и Горох выпил ведро за один раз, одним духом; попросил налить другое.
Царевна
приказать торопилась, а сама смотрела-дивилась.
- Ну, братец, - сказала, - тебя я не знала, я теперь
поверю, что ты Иван Горох.
- Дай же присесть, немного отдохнуть с дороги.
Василиса велела стул крепкий придвинуть, но стул под Иваном ломается, в куски
разлетается; принесли другой стул, весь железом окованный, и тот затрещал и
погнулся.
- Ах, братец,
- вскричала царевна, - это стул Змея Лютого.
- Ну, видно, я потяжеле, - сказал Горох, усмехнувшись,
встал и пошел на улицу, из палат в кузницу. И там заказал он старому мудрецу,
придворному кузнецу, сковать посох железный в пятьсот пуд. Кузнецы за работу
взялись-принялись, куют железо, день и ночь молотами гремят, только искры
летят; через сорок часов был посох готов. Пятьдесят человек несут едва тащат,
а Иван Горох взял одной рукой - бросил посох вверх. Посох полетел, как гроза,
загремел, выше облака взвился, из вида скрылся. Весь народ прочь бежит, от
страха дрожит, думая: когда посох на город упадет, стены прошибет, людей
передавит, а в море упадет - море расхлестнет, город затопит. Но Иван Горох
спокойно в палаты пошел, да только сказать велел, когда посох назад полетит.
Побежал с площади народ, смотрят из-под ворот, смотрят из окон: не летит ли
посох? Ждут час, ждут другой, на третий задрожали, сказать прибежали, что посох
летит.
Тогда Горох выскочил на площадь, руку подставил, на
лету подхватил, сам не нагнулся, а посох на ладони согнулся. Иван посох взял,
на коленке поправил, разогнул и пошел во дворец.
Вдруг, послышался страшный свист - мчится Змей Лютый;
конь его, вихорь, стрелою летит, пламенем пышет; с виду Змей - богатырь, а
голова змеиная. Когда он летит, еще за десять верст весь дворец начнет повертываться,
с места на место передвигаться, а тут Змей видит - дворец с места не
трогается. Видно, седок есть!
Змей призадумался, присвистнул, загаркал; коньвихорь
тряхнул черною гривою, размахнул широкие крылья, взвился, зашумел; Змей
подлетает ко дворцу, а дворец с места не трогается.
- Ого! - заревел Змей Лютый. - Видно, есть
супротивник. Не Горох ли в гостях у меня? Скоро пришел богатырь. Я посажу тебя
на ладонь одною рукою, прихлопну другою - костей не найдут.
- Увидим, как
тут, - молвил Иван Горох. А Змей с вихря кричит:
- Расходись,
Горох, не катайся!
- Лютый Змей,
разъезжайся! - Иван отвечал, посох поднял.
Змей разлетелся ударить Ивана, взоткнуть на копье -
промахнулся; Горох отскочил - не шатнулся.
- Теперь я тебя! - зашумел Горох, пустил в Змея посох
и так огорошил, что Змея в куски разорвал, разметал, а посох землю пробил, ушел
через два в третье царство.
Народ шапки
вверх побросал, Ивана царем величал.
Но Иван тут,
приметя кузнеца-мудреца, в награду, что посох скоро сработал, старика подозвал
и народу сказал:
- Вот вам голова! Слушайте его, на добро радея, как
прежде на зло слушали вы Лютого Змея. Иван добыл и живо-мертвой воды, спрыснул
братьев; поднялись молодцы, протирая глаза, сами думают:
- Долго спали
мы; Бог весть, что сделалось!
- Без меня и век бы вы спали, братья милые, други
родимые, - сказал им Иван Горох, прижимая к ретивому сердцу.
Не забыл он взять и змеиной водицы; корабль снарядил и
по реке Лебединой с Василисой-красой, золотою косой, поплыл в земли свои через
три царства в четвертое; не забыл и старушки в избушке, дал ей умыться змеиной
водицей: обернулась она молодицей, запела-заплясала, за Горохом бежала, в пути
провожала. Отец и мать Ивана встречали с радостью, с честью; гонцов разослал и
во все земли с вестью, что возвратилась дочь их родная, Василиса, коса золотая.
В городе звон, по ушам трезвон, трубы гудят, бубны стучат, самопалы гремят.
Василиса жениха дождалась, а царевичу невеста нашлась.
Четыре венца заказали, две свадьбы пировали, на
веселье на радостях пир горой, мед рекой!
Деды дедов там были, мед пили, и до нас дошло,
по усам текло, в рот не попало; только ведомо стало, что Иван по смерти отца
принял царский венец, правил со славой державной, и в роды родов славилось имя
царя Гороха.
�вич�U �Ƞ �улить буду.
Опять в глухую полночь прилетели двенадцать голубиц,
ударились крыло в крыло, и стало двенадцать девиц:
- Ну, Булат-молодец да Иван-царевич, убили вы нашего
брата Кощея Бессмертного, увезли нашу невестушку Василису Кирбитьевну, да и вам
добра не нажить: как приедет Иван-царевич домой, велит вывести свою любимую
корову, от которой сызмала молочком питался; она вырвется у скотника и поднимет
царевича на рога. А кто нас видит и слышит да ему скажет, тот весь будет
каменный!
Сказали,
обернулись голубицами и улетели. Поутру проснулся Иван-царевич с Василисой
Кирбитьевной и отправились в дорогу.
Приехал царевич домой, женился на Василисе Кирбитьевне
и спустя день или два говорит ей:
- Хочешь, я покажу тебе мою любимую собачку? Когда я
был маленький, все с ней забавлялся.
Булат-молодец
взял свою саблю, наточил остро-остро и стал у крыльца. Вот ведут собачку; она
вырвалась у псаря, прямо на крыльцо
бежит, а
Булат-молодец
махнул саблею и разрубил ее пополам.
Иван-царевич
на него разгневался, да за старую службу промолчал - ничего не сказал.
На другой день приказал он вывесть своего любимого
коня; конь перервал аркан, вырвался у конюха и скачет прямо на царевича.
Булат-молодец отрубил коню голову.
Иван-царевич
еще пуще разгневался, но Василиса Кирбитьевна сказала:
- Если б не
он, - говорит, - ты б меня никогда не достал!
На третий день велел Иван-царевич вывесть свою любимую
корову; она вырвалась у скотника и бежит прямо на царевича. Булат-молодец
отрубил и ей голову.
Тут Иван-царевич так озлобился, что никого и слушать
не стал; приказал позвать палача и немедленно казнить Булата-молодца.
- Ах, Иван-царевич! Коли ты хочешь меня палачом
казнить, так лучше я сам умру. Позволь только три речи сказать...
Рассказал Булат-молодец про первую ночь, как в чистом
поле прилетали двенадцать голубиц и что ему говорили - и тотчас окаменел по
колена; рассказал про другую ночь - и окаменел по пояс. Тут Иван-царевич начал
его упрашивать, чтоб до конца не договаривал. Отвечает Булат-молодец:
- Теперь все
равно - наполовину окаменел, так не стоит жить!
Рассказал про
третью ночь и оборотился весь в камень.
Иван-царевич поставил его в особой палате и каждый
день стал ходить туда с Василисой Кирбитьевной да горько плакаться.
Много прошло
годов; раз как-то плачет Иван-царевич над каменным Булатом-молодцом и слышит -
из камня голос раздается:
- Что ты
плачешь? Мне и так тяжело!
- Как мне не плакать? Ведь я тебя загубил. И тут пала горючая слеза
Ивана-царевича на каменного Булата-молодца. Ожил он. Иван-царевич с Василисой
Кирбитьевной обрадовались и на радостях задали пир на весь мир. |